На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Оптимистическая педагогика Макаренко

В моем архиве газетных и журнальных статей, в папках на букву "М", публикации о Макаренко конца 80-х — начала 90-х годов лежат рядом с публикациями о Павлике Морозове в "ранге" "предателя". Это не специальное соседство, это время тогда было такое —перестройка позволила говорить все, что угодно, и о чем угодно. Именно угодно — заказчики-то у этих текстов были и есть. Я не иронизирую. Вот только история о Павлике Морозове — она на самом деле совсем другая, и в ликующих, разоблачительных статьях о мальчике из уральской деревни, на самом-то деле, убитом родным дедом, нет никакой правды. Зато — сплошное бездоказательное "улюлюканье", которое тогда так радовало читающую публику и бессмысленность которого становится теперь все более и более очевидной. "Не стреляйте в убитых детей"...

Столетний юбилей выдающегося педагога XX века, Антона Семеновича Макаренко пришелся как раз на 1988 год, и в нашей стране нашлось немало изданий, которые, не вдаваясь в глубину и нимало ни озаботясь правдой, с радостью предоставили свои страницы рассуждениям о том, как "страшен Макаренко"

, каким "певцом диктатуры", "певцом сталинизма" он был. В качестве одного из основных аргументов приводился факт, что он не был репрессирован, — всякий мог посмотреть в соответствующий том энциклопедии и убедиться в этом.

...Он умер своей смертью, в 1939 году. Тому, кто хорошо знает его жизнь, кто внимательно читал его педагогические и художественные произведения, статьи, письма, не нужны оправдания вроде того, что документ-то на арест был уже подписан. Кто-то же обязан жить, выжить и сберечь важнейшие вещи, без которых общество не в состоянии существовать дальше.

Понимаем ли мы это? Знаем ли Макаренко? Читали ли его всерьез?.. Что-то должно быть в нас сильно задето, если я сообщу, что в 60-е годы при Марбургском университете (ФРГ) была основана лаборатория "Макаренко-Реферат". Специалисты из Германии работали в Москве, в Центральном государственном архиве литературы и искусства, в других советских архивах. Вряд ли преувеличением будет сказать, что ими скопировано все письменное наследие Антона Семеновича Макаренко, до последней строчки. У меня сохранился рекламный проспект тех лет об издании в Марбурге полного собрания сочинения Макаренко. Помню, попросила тогда знакомую журналистку перевести текст с немецкого.

— "Предварительно — более 20 томов", — прочитала она и удивилась: - Но ведь у меня подписка на пятитомник!

К сожалению. Даже академическое издание (1950 — 1952 гг.) состоит лишь из семи томов.

Впервые все это прочла полностью еще студенткой факультета журналистики МГУ. Поехала в Ленинград, к профессору Игорю Петровичу Иванову. Начала понимать, сколь же безграничны заблуждения нашей "широкой общественности", убежденной, что Макаренко — для тех, кто "преступников перевоспитывает". Что же касается самих педагогов, то для большинства существовали лишь портреты в гороно и учительских. (Сейчас и портреты сняты.)

Среди некоторых глубоко неверных мнений, до сих пор существующих об Антоне Семёновиче Макаренко, есть расхожее: ему было легко работать только потому что — гений.

Он действительно обладал необыкновенным педагогическим даром. Умел, например, делать как бы "моментальный фотографический снимок с человеческого характера". Но надо понять, что этому (да и другим его умениям) предшествовало.

1921 год. В колонии состоялся первый выпуск воспитанников. "Может быть, мой труд и моя жертва окажутся просто ненужным никому сгустком бесплодно израсходованной энергии?..

...Почему такая несправедливость? Ведь я сделал хорошее дело, ведь это в тысячу раз труднее и достойнее, чем пропеть романс на клубном вечере, даже труднее, чем сыграть... хотя бы даже и во МХАТе... Почему там артистам сотни людей аплодируют, почему артисты пойдут спать домой с ощущением людского внимания и благодарности, почему я в тоске сижу темной ночью в заброшенной в полях колонии, почему мне не аплодируют хотя бы гончаровские жители ?" (Гончаровка — деревня по-соседству с колонией. — О.К.) Это из второй части "Педагогической поэмы". В третьей ее части таких интонаций уже не будет. Макаренко никогда не стоял на позициях педагогического ханжества, требующего непременных слез и улыбок "благодарных учеников".

Нет, ему работалось совсем не так победно-триумфально, как это нередко представляют. Он писал о самой первой группе ребят, присланных для перевоспитания: "Пустынный лес, окружавший нашу колонию.., и полдесятка воспитанников, категорически отрицавших не только всю нашу педагогику, но и всю человеческую культуру". И далее: "Первые месяцы нашей колонии для меня и моих товарищей были не только месяцами отчаяния и бессильного напряжения, — они были еще и месяцами поисков истины. Я во всю жизнь не прочитал столько педагогической литературы, сколько зимою 1920 года".

Для тех, кто считает, что хотя бы потом стало легче: один из соратников А.С. Макаренко, специалист по сельскому хозяйству Николай Эдуардович Фере (по "Педагогической поэме" — Шере) рассказывал мне, тогда еще студентке, что в трудные, бедные двадцатые годы в колонии выписывали и основательно штудировали педагогическую литературу и журналы на нескольких языках.

Макаренковский коллектив. Воспитание через коллектив. После смерти Антона Семеновича эти формулировки становились в руках людей, не понимающих сути дела, штампами советской действительности. Людей, работающих на одном предприятии, в одном учреждении, всегда называли коллективом. (Вариант для больницы: "Да, он уже влился в коллектив больных".) Или еще: коллектив всегда прав! Макаренко такого никогда не говорил и не писал, но нам внушали, что говорил...

Макаренковский коллектив, прежде всего, был объединен общим, понятным, реальным, доступным сознанию каждого делом на пользу себе и обществу. В колонии это было восстановление разрушенных зданий, организация своего сельского хозяйства. В коммуне это был завод с полным самоуправлением: завод производил электроинструменты и фотоаппараты "ФЭД" ("Феликс Эдмундович Дзержинский" — его имя с гордостью носила коммуна. На имени Дзержинского тоже сейчас стоит соответствующий "штамп гласности". Нетрудно бросить камень в человека, скончавшегося за кулисами пленума ЦК 20 июля 1926 года в 16 часов 20 минут, — разрыв сердца).

...И это у Макаренко не уважали личность? Да там новичку могли сказать, например, так:

— Ты совершил проступок, но мы тебя не наказываем, потому что ты еще не заработал доверия!

Многие педагогические системы мира или полностью отрицали дисциплину, или возводили ее в абсолют. Для А.С. Макаренко в таком смысле вопрос о дисциплине вообще не стоял. Есть дисциплина, а есть послушание. Можно заставить человека подчиниться. Но дисциплинированным он будет только тогда, когда сам сумеет выбрать верное поведение при всяких условиях.

А трудился Антон Семёнович радостно! Не только потому, что его воспитанники приняли лозунг "Не пищать!" и не только потому, что культивировался знаменитый "мажорный тон". Был оптимистический подход к личности, азарт, вкус к новым делам. Мечта о коммунизме была верой в реальность человеческого счастья, в необходимость лучшей, умной, достойной жизни.

Если в колонии ставились спектакли, то для всей округи и каждую неделю. В спектакле мог участвовать и сторож Силантий, и сам заведующий. Если в коммуне имени Дзержинского выпускались стенгазеты, то в несметном количестве и огромной величины (до сорока метров длиной!), причем ежедневно. Техника этого дела была продумана и отработана до мелочей и описана, кстати, в книгах соратника А. С. Макаренко — Виктора Николаевича Терского. Если в колонии имени Горького (не будем сейчас останавливаться и на этом имени, тщательно оплеванном теми, кому всегда все ясно) устраивали праздник Первого снопа, то делалось это со всей душой и вкусом. За воротами гостей встречали всадники — двое колонистов. За их плечами развевались белые полуплащи с красной звездой, отороченные кроличьим мехом (под королевский горностай!). Трубы через плечо, на атласных лентах. На праздничных демонстрациях в городе Харькове (близ которого и жила коммуна) строй коммунаров покорял своим изяществом, интеллигентностью. На фотоиллюстрациях в книге А. С. Макаренко "Марш 30-го года": белые брюки и юбки, белоснежные рубашки — это и сейчас, по истечении стольких лет, производит очень сильное впечатление... Каждый сезон в Харьковском театре драмы для коммунаров абонировалась ложа. Театр любили и хорошо знали.

Нередко забывают об одном из ключевых положений педагогики А. С. Макаренко — системе перспективных путей или перспективных линий. Вот эпизод из жизни колонии имени Горького: расцвет, удачи, а коллектив во главе с заведующим вдруг принимает решение соединиться с крайне запущенной куряжской колонией, где жизнь можно было сравнить только с гниением заживо, а ведь там "воспитывались" 400 подростков! Переход макаренковцев в Куряж —этот неслыханный педагогический эксперимент — был тщательно подготовлен и блестяще осуществлен. Макаренковский коллектив, "завоевывая" куряжан, чувствовал себя проводником новых идей, новой культуры в среду беспризорников. Сработал, таким образом, принцип перспективы — в данном случае, и для макаренковских воспитанников, и для куряжан. Причем, утверждал Макаренко, должна быть не одна, а три перспективы — близкая, средняя и далекая. И у коллектива. И у каждого человека. Иначе, не приведи Бог, какие начнутся беды! Мне это представляется, может быть, самым важным для понимания того, что произошло и происходит с нами, с нашим обществом. Например, если столько людей — бывших граждан социалистического государства — поверили во все эти "финансовые пирамиды" (обещавшие большие деньги без необходимости работать), действительно ли все эти граждане воспринимали ранее перспективу построения коммунистического общества как свою личную? И сколь ужасна жизнь человека, имеющего всего только одну перспективу — близкую, на сегодня — завтра! Какое уж тут уважение к себе!.. И не может ли случиться с нашим обществом то же, что уже и было, если "национальная идея", о которой время от времени пишут и говорят, действительно будет разработана и внедрена? Внедрена-то, скорее всего, опять "сверху"...

Один из самых глубоких последователей Макаренко — профессор Игорь Петрович Иванов создал в Ленинграде, в 50-е годы уникальный коллектив — Фрунзенскую коммуну, на чьем опыте, методике и вырос тот самый знаменитый "Орленок", что близ Туапсе (теперь это — Всероссийский детский центр). Мне посчастливилось там работать консультантом нескольких экспериментальных смен, и я чувствовала вот всю эту атмосферу. Коммунарская методика Игоря Петровича Иванова была, возможно, со времнн Макаренко самым ярким творческим продолжением его теории и практики.

И в Липецке, в Липецкой области линия Игоря Петровича Иванова здесь заметна. А скольких педагогов воспитал профессор, мастер веселой и какой-то по-особому изящной педагогики Сталь Анатольевич Шмаков, которого уже тоже нет в живых… Корни — макаренковские.

...Суть того, что сделал и оставил нам А. С. Макаренко, — вовсе не "поэзия беспризорности", как это еще до сих пор полагают даже некоторые педагоги-исследователи. Идеи нового общества были личностно значимыми для этого человека, и он страстно желал (и умел!) передать это оптимистическое, созидательное мироощущение всем.

Я была близко знакома с Элеонорой Самсоновной Кузнецовой, кандидатом педагогических наук, возглавлявшей Макаренковскую секцию Всероссийского педагогического общества и сумевшей организовать в 1972 году первый (и, увы, так и оставшийся единственным) Международный Макаренковский симпозиум. Более двадцати лет собирала она у себя дома, в Москве еженедельные "Макаренковские среды". Приходили студенты, педагоги, журналисты, философы, писатели, организаторы работы с детьми по месту жительства, социологи, психологи, режиссеры, актеры... За чашкой чая устраивались редкостной глубины дискуссии, беседы, в которых принимали участие и производственники, и хозяйственники тоже. Мы, тогда студенты, не удивлялись, мы уже понимали: Макаренко — далеко не только для сферы педагогики. В его трудах есть многое для настоящего, грамотного хозяйствования, руководства. Он четко видел горизонты.

...После вынужденного драматического ухода из коммуны жизнь отпустила ему несколько лет, он переехал в Москву и успел сделать ещё многое: написал повести и статьи, читал лекции, переписывался со своими воспитанниками.

Такие люди, как Макаренко, не умирают, а сгорают. Когда у человека чистое отношение к людям, когда он понимает серьезность своих обязанностей перед другими, жизнь далеко не всегда получается длинной. У Макаренко — всего 51 год.

Ольга Клековкина,

член Союза журналистов России, РВС

источник

Картина дня

наверх